Ректора рггу уволили через год после назначения. Евгений Ивахненко: «России нужна длинная воля Области научных интересов в настоящее время

Образование – это вовсе не полигон для нашего воображения. Эта сфера деятельности включает в себя принцип реальности, не позволяющий произвольно и беспрепятственно перестраивать его так быстро, как хотелось бы самым горячим реформаторским умам. Только вспомним, насколько искренне стремились «осчастливить» Россию революционеры-разночинцы. Воплотись их планы немедленно, от России остался бы только пепел.

Интервью с д.ф.н., профессором, заведующим кафедрой социальной философии философского факультета РГГУ, руководителем магистерской программы «социальная философия» Евгением Николаевичем Ивахненко.

– Евгений Николаевич, в интервью, которое вы давали радио «Голос России» в марте 2010 года вместе с коллегой – Клаусом Вашиком, управляющим делами Семинара славистики Института русской культуры им. Ю.М. Лотмана Рурского университета (г. Бохум), руководителем магистерской программы «Русская культура», Вы высказали чрезвычайно важную мысль: «Не следует представлять, что приходит к нам новая технология, а наша система образования – это что-то вроде строительных блоков, с помощью которых можно выстроить все, что угодно». Вы сказали также, что существуют определенные традиции и научные школы, которые надо оберегать. Нет ли у Вас ощущения, что реформы, проводимые в российском образовании, иногда нарушают известный принцип «не навреди!»?

– Отчасти это так. Но обо всем по порядку. Прежде всего – что мы называем российскими школами в системе российского же образования? Научные школы, в том виде, котором мы сегодня о них знаем, являются порождением российской науки XX века. Высшая школа (вузовское образование) во многом являлась продолжением дореволюционной школы, которая в 20-30-х гг. была подстроена к конкретным условиям и задачам советского времени. Естественно, применительно к такому механизму взаимной подстройки науки и высшей школы стратегия «убережения» или «притормаживания» вряд ли будет сколько-нибудь оправданной. Ситуация изменилась, и она необратима. Уверен, что все стратегии, построенные на сохранении прежнего вызова и прежнего ответа, провальные. И вызовы уже не те, и ответы должны быть иными. Вторая часть ответа сориентирована на понимание научных школ, как конкретных коллективов ученых, исследователей с их научными дискуссиями, традициями, сложившимися за десятилетия ценностями. Возьмем, к примеру, математическую школу, инженерную школу или отечественную филологическую школу. Здесь принцип «не навреди» (читай – «не потеряй») чрезвычайно актуален. Нельзя допустить, чтобы преобразования разрушали такие коллективы. Вместе с ними надолго, если не навсегда, исчезает само содержание (контент – в значении заливки, т.е. того, что заполняет форму) творческой атмосферы, которая существовала и существует в рамках этих школ. В РГГУ тоже есть несколько школ, которые заслуживают такого бережного отношения.

– А что нужно сделать для того, чтобы этот контент «творческой атмосферы» не был разрушен?

– Прежде всего, нужно отказаться от термина «разрушение» и всего того, что за ним следует. Ведь после разрушения остаются – и надолго – руины. Попытаемся воспользоваться более точным набором слов – инвентаризация, реконструкция или, например, тонкая подстройка новой модели вузовского обучения. Я думаю, что у таких мощных школ, о которых мы говорили, существует своя оберегающая сила. Построение новой модели процесс во многом болезненный и травматический. Но он не включает в себя с необходимостью «руинизацию» всех прежних форм. Применительно к нашему случаю, большую роль будет играть (и играет на самом деле) фактор взаимодействия, живой коммуникации ученых , возглавляющих научные школы, руководителей вузов, управлений, отделов и т.д. Словом, в данном случае все определяют, с одной стороны, договоренности непосредственных участников процесса, с другой – то, насколько широки рамки самой возможности договориться. Нет какой-то окончательной инструкции, выписывающей непременно всю траекторию развития образования в России хотя бы на десятилетие вперед. Карл Поппер как-то сказал по схожему поводу: «Миром правит не правительство законов, а правительство людей ». При этом он вовсе не был противником законов, просто законы пишутся людьми и ими же исполняются, равно, как и игнорируются.

Настаиваю на том, что не следует всецело уповать на качество регламентирующего документа, например, Государственного образовательного стандарта; как, впрочем, ошибочно полагать, что послушное следование «правильному документу» гарантирует успех. Тому, кто выстраивает образовательный процесс на своем месте, вместе с необходимостью выполнять регламент документа всегда надо нащупать «стенки реальности» – рамки заданных этим документом реальных условий. В этих рамках и следует размещать свой , непременно свой, набор продуманных действий. Если разобраться, то можно убедиться, что на самом деле Болонский процесс и те изменения, которые происходят в европейском образовании, дают нам достаточно полномочий, чтобы реализовать свою инициативу. Впрочем, этот процесс перекладывает на нас долю ответственности, равную полномочной. Такое понимание приходит не сразу. Но оно очень важно.

– Евгений Николаевич, была ли у России альтернатива – не переходить на двухуровневую систему образования? Или такой альтернативы не было?

– Я полагаю, что нам сделано предложение, от которого мы не могли отказаться. Решение о «болонизации» (использую это слово без отрицательных коннотаций) принималось не участниками преподавателями и вузами, а, что называется, сверху, по устоявшейся российской схеме. Не было какого-то съезда или руководящего совещания, на котором было бы выработано консолидированное решение по столь важному вопросу. Решение было принято преимущественно по соображениям геополитическим, но от этого оно не становится «ошибочным» или «неверным». Это решение стратегическое и, на мой взгляд, единственно верное в сложившихся обстоятельствах. Оно связано с вхождением нашей страны в Европейское пространство – политическое, гуманитарное и, конечно же, образовательное. В общем виде оно, с нашей стороны, не может быть иным. Однако то, что решение не было мотивировано консолидированным мнением преподавательского сообщества, не созрело в таком виде, что называется, «в головах» большинства практикующих в образовании – все это порождает трудности и проблемы переходного периода.

Альтернативы принятому решению не было, нет ее и сейчас. Крайне наивно, бесперспективно и растратно браться за создание какого-то особого конкурентного европейскому образовательного пространства. Собственную конкурентноспособность нужно отстраивать не вовне, а внутри мирового образовательного пространства. Легко создать собственные критерии и отвечать им же. Гораздо сложнее отвечать критериям, «заточенным» под систему, в которую только еще предстоит войти. В этом обстоятельстве, если угодно, основная трудность вхождения российской высшей школы в европейское образовательное пространство.

Здесь уместна такая аналогия: нас приглашают поиграть в футбол в другой лиге, где много классных игроков. Так вот в эту лигу мы пока не имеем возможности войти на правах лидеров. И правила там несколько иные, и сыгранность команд отменная и критерии оценки (рейтинги) не в нашу пользу, словом, – ничто не предвещает нам скорых побед. Что делать? Принимать приглашение или нет, со всеми вытекающими последствиями? Так вот, возвращаясь к нашей вузовской ситуации, нам предоставлена возможность разобраться в правилах и нормах, подстроиться к динамике и техникам образовательных инноваций, которые там уже утвердились. Дальше все зависит от нас самих. Мы вправе оговаривать некоторые свои условия, направленные на сохранение сильных сторон нашего вузовского образования. Таким образом, задача, как я ее понимаю, состоит в том, чтобы как можно более энергично и с пользой для себя со временем добиться лидирующих позиций хотя бы, на первое время, по отдельным пунктам.

– Каковы преимущества и недостатки бакалавриата к специалитету?

– Я считаю, что мы не найдем абсолютно независимых критериев преимуществ и недостатков двух систем образования. Вопрос о преимуществах той или иной системы нельзя отрывать от вопросов: «чему соответствует эта система?», «каким вызовам она призвана отвечать?». Нет какой-то вневременной идеальной структуры образования, от которой любая другая отстоит дальше или ближе.

Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что специалитет (5-летнее обучение) больше соответствовал приоритетам индустриального общества, двухуровневое – постиндустриальному. В середине 60-х гг. период «полураспада» (удвоения) необходимой информации составлял примерно двадцать лет. В нашей стране ситуация усугублялась тем, что темпы инноваций в это время стали замедляться, тогда как на Западе они только приняли «низкий старт», после чего начали ускоряться. К примеру, на Горьковском автомобильном заводе ГАЗ-24 собирали лет тридцать, а то и больше. Выпускники специализированных вузов приходили на производство, будучи «укомплектованными» знаниями об этой модели. Но представим ситуацию, когда модель полностью обновляется за два-три года. Процесс подготовки специалистов в этих условиях, во-первых, должен быть куда более динамичным, и, во-вторых, он должен предполагать совсем иной тип мобильности, который существенно изменяет само содержание (упомянутый контент) всего образования. Прежнего пусть и досконального знания чего-то одного уже недостаточно. То есть, подготовка специалистов должна быть перенацелена.

Поэтому критерий, по которому мы различаем достоинства бакалавриата по отношению к специалитету, вероятно должен формироваться, в том числе, и с учетом приведенных соображений. Важно понять, что двухуровневое образование лучше встраивается в перманентно изменяющийся социальный запрос. Здесь же я бы добавил, что система бакалавриат-магистратура придает образовательному процессу несколько измерений мобильности: по горизонтали, по вертикали, внутри образовательного учреждения и вовне. В конечном итоге она расширяет возможности самого выпускника вуза в этом изменяющемся пространстве предложений и вызовов.

Таким образом, «бакалавриат-магистратура» и «специалитет» – две разных сущности. Они не могут быть поставлены в единый ряд по отношению к единому критерию. Двухуровневая система дает возможность институциональной подстройки. На специалитете такая возможность весьма ограничена и чаще всего реализуется в виде дополнительных курсов или спецкурсов. Однако этот процесс чрезвычайно инерционный. Перейти на другой набор курсов (именно набор) в рамках практикуемых в российских университетах учебных планов, очень сложно, даже при наличии консолидированного стремления преподавателей факультетов и кафедр. Подстройка образования к динамично изменяющимся требованиям жизни если и работает, то крайне неэффективно.

Из сказанного, между прочим, следует бесперспективность построения двухуровневого образования по лекалам специалитета. Нужно понять, что двухуровневое образование – другое образование . Основная проблема – как построить образовательный процесс, чтобы на выходе выпускнику российского вуза он позволял конкурировать с выпускником вуза европейского . Добавлю – по критериям европейского образовательного пространства. На этом пути остается много нерешенных проблем: и внутривузовских, и проблем, которые исходят от непоследовательности Министерства образования, и от отсутствия консолидированного мнения по этому вопросу в нашем обществе в целом.

– На каком этапе сегодня находится процесс перехода к двухуровневому образованию?

– Если говорить о сложившемся положении дел в этом вопросе в стране в целом, то необходимо опереться на национальный доклад Российской Федерации за 2009 г., который раз в два года представляется на встрече министров образования стран-участниц Болонского процесса (БП). Последняя встреча проходила в Левене (2009 г.). Мы вошли в БП в 2003 году и стали тридцать четвертой страной-участницей. К 2009 г. в БП вошли уже 46 стран. Так вот, сопоставление сведений из национального доклада Российской Федерации со сведениями из национальных докладов других стран-участниц по десяти основным позициям Россия отстает (за исключением трех позиций) от среднего показателя. Конкретно, по показателю внедрения двухуровневой системы Россия получила самый низкий балл из 46 стран

Так, всего в 2007 г. более 92% студентов российских вузов обучалось на специалитете, в бакалавриате – более 7%, в магистратуре – 0,5%. Данные по 2010 г. ненамного выше, но уже в 2011 г., согласно вышедшему закону о двухуровневом образовании, абсолютное большинство вузов перейдет на двухуровневую системы подготовки. Это скоростное переключение и станет самым сложным, если не сказать критическим моментом в реформе высшего образования. Сам по себе переход не гарантирует автоматически изменения содержания в требуемом русле эффективности и мобильности. Важно то, как перейти и что в итоге получить. Именно этот аспект на примере нашего вуза мне больше всего хотелось бы осветить в нашем разговоре.

Попробую подкрепить свою мысль обращением к проблеме внедрения в российских вузах европейской системы зачетных единиц (ECTS – European Credit Transfer System). Почему ECTS так трудно встраивается? В первую очередь, трудности возникают там, где переход на двухуровневую подготовку специалистов осуществлен, как мы говорили, «по лекалам специалитета», без пересмотра самой сути образовательной стратегии. Для образовательных программ, отстроенных таким способом, система зачетных единиц представляется избыточной. Она начинает работать там и тогда, где и когда организаторы и исполнители создают на практике образовательную программу, которая нацелена на реализацию базовых преимуществ двухуровневого образования. В их числе, например, обеспечение «индивидуальной образовательной траектории» обучения студента внутри вуза и за его пределами. Речь идет о предоставлении студентам реальной возможности выбирать подходящую траекторию обучения: выбирать модули, комбинации учебных курсов (часть которых можно «взять» в другом вузе, в российском или в странах Европы) в соответствии со своими способностями, интересами, в том числе, с ориентацией на запрос работодателя. Правило простое: нельзя разрушать унифицированную европейскую модель накопления и перемещения кредитов, так как это не позволит реализовать саму идею перехода на двухуровневое образование. Таким образом, от качества построения системы зачетных единиц зависит то, как будет (и будет ли вообще) отстроена последующая цепочка нововведений: кредитно-зачетная система – модульное построение учебного процесса – возможность индивидуальной траектории обучения – внутривузовская и межвузовская мобильность образовательных программ – полноценное международное сотрудничество (обмен студентами) и т.д. Если выбить из технологической цепочки хотя бы одно звено, то и другие инструменты важнейших подстроек (о некоторых из них я говорил в начале нашего разговора) останутся недостижимыми, а, скорее всего, – невостребованными и даже непонятыми.

Все эти позиции очень важны, но их невозможно сколько-нибудь полноценно осуществить и без полноценного внедрения другого звена – кредитно-модульной системы обучения и оценки его качества. Пока же в наших вузах господствует цикловая система обучения, которая хорошо встраивается только 5-ти годичный специалитет, но никак не в систему бакалавриат-магистратура. Есть все основания опасаться, что построение учебных планов по цикловому принципу сохранится в условиях массового перехода (2011 г.) на обучение по системе бакалавриат-магистратура. Почему так важно построение кредитно-модульного обучения, я попытался показать в своей статье в Вестнике высшей школы “Alma mater” 2009, № 1.

Мы, попросту, застряли «посередь брода», когда промедление уже становится опасным. По сути, наше высшее образование в его отношении к БП находится в очень непростом положении. Европейский образовательный процесс уходит от нас все дальше и дальше. Мы же в своих действиях сверху донизу остаемся несистемными и непоследовательными.

– Вопрос вам как заведующему кафедрой. Скажите, не снизилось ли количество часов, штатных единиц в связи с переходом на двухуровневую систему образования? Ведь переход с пятигодичного обучения на четырехгодичное – сложный процесс. Как справляется с этим РГГУ, ваша кафедра, наша система образования в целом?

– Сложный вопрос, требующий развернутого ответа. Кратко можно ответить так: количество штатных единиц, примерно то же самое. Но этот факт скорее настораживает, чем обнадеживает, и вот почему. Дело в том, что реформа образования предполагает финансовое вливание, как это происходило, к примеру, в бывшей ГДР после объединения. Причем, это вливание должно ощущаться там, где непосредственно осуществляется образовательный процесс, в вузах. Конечно же, речь идет не об автоматическом увеличении зарплат преподавателей, а о финансовых инструментах, позволяющих стимулировать и направлять процесс в русло заданных целей. Когда мы констатируем, что ставки сохранены, то эта констатация ничего не говорит о направлении развития процесса. Экстенсивная модель меняется на интенсивную, что является неким общим определением сложившейся ситуации. Поэтому количество часов, проведенных в аудитории, не является, строго говоря, уже критерием качества. Ведь, обратите внимание, как меняется сам критерий: если раньше в основу оценки качества подготовки специалиста ставилось знание, то сейчас – компетенция. Замена одного слова на другое, разумеется, ничего не изменит. Тем не менее, за каждым из названных слов-понятий тянется свой шлейф смыслов: знание , в нашем случае – способность студента более или менее полновесно выразить тот набор информации, которые передал ему преподаватель или он сам почерпнул из книг, а потом изложил на экзамене. Компетенция – это интегративное качество выпускника, которое выражается в способности эффективно действовать, решать определенный набор профессиональных задач различной сложности в стандартных и нестандартных ситуациях. Здесь, что называется, почувствуйте разницу. Слово «компетенция» уже сейчас нуждается в защите от несанкционированного использования. Его, как оказалось, легко «закатать» под изношенные смыслы, «выболтать».

Приведу еще один пример из обучения на философском факультете РГГУ . У нас есть курс истории философии, который читался на специалитете. По программе бакалавриата количество часов на этот курс, пусть и незначительно, но уменьшилось. Но в магистратуру могут поступать выпускники бакалавриата других специальностей, где курса истории философии могло и не быть вовсе. Что же делать в такой ситуации? Ведь мы говорим, что преимущество двухуровневой системы в мобильности, в возможностях переориентироваться в профессии при переходе с первого уровня на второй в соответствии с запросами самой жизни и способностями обучающегося . Выходит, что магистр философии при определенных данных обстоятельствах априори уступает в знании истории философии выпускнику специалитета или даже бакалавриата. Все так и будет, если не включать те механизмы, которые предоставляет система двухуровневого образования. Прежде всего, при поступлении в магистратуру философского факультета необходимо предъявить знания по истории философии на уровне бакалавра философии. А как ты их получил, изучал ли самостоятельно или слушал лекции – это твое дело. Здесь-то как раз и работает пока мало известное для вузовской общественности «болонское» признание неформального и информального образования .

Но есть и другая сторона проблемы. Конечно, мы сталкиваемся с некоторыми парадоксами, и я даже усилю часть ваших сомнений. Примерная нагрузка в магистратуре – от 14 до 18 часов в неделю по разным магистерским образовательным программам. В бакалавриате – 29-34 часа. Отсюда аудиторная нагрузка преподавателей, работающих в магистратуре, меньше, чем нагрузка преподавателей в бакалавриате и тем более на специалитете. Выходит, что на более высоком уровне образования можно сэкономить средства? Так иногда и представляют «экономию» те, кто десятилетиями планировал нагрузку на специалитете: ведь количество часов, которые читаются в аудитории в магистратуре меньше, чем в бакалавриате. Все так и будет, если не диверсифицировать научно-исследовательскую работу в магистратуре. Вот сюда и нужно заглянуть.

Обратите внимание, как изменяется содержание учебного процесса в магистратуре, как изменяется само взаимодействие магистрант-преподаватель. Преподаватель традирует свое профессиональное «Я» не только на лекциях и семинарах, но, в значительной мере, – в ходе индивидуальной научно-исследовательской работы, на еженедельных консультациях, обсуждениях текстов, или, к примеру, во время аналитического разбора рецензий, написанных самим магистрантом и т.д. Статус консультации в рамках двухуровневой системы образования существенно повышается. Это не просто консультация перед экзаменом в привычном смысле слова, а что-то похожее на прием у терапевта – еженедельное регулярное консультирование силами преподавателей всего факультета магистрантов по самому широкому кругу вопросов: от помощи в усвоении трудных вопросов темы до написания статей и диссертаций. Здесь рождается то, что Майкл Полани назвал эстафетой неявного знания («неартикулированного интеллекта»). Именно в таком тигле как раз и «выплавляются» компетенции в виде способности решения сложных профессиональных задач.

Есть и другой момент – магистрант работает достаточно много самостоятельно. Как это понималось в рамках прежней системы образования? Он ходит в библиотеку, читает книги, статьи… Но делает ли он это или нет, мы на самом деле не знаем. Вот как вопрос самостоятельной работы решается в немецких университетах, с которыми в РГГУ созданы совместные магистерские программы (Бохум, Констанц, Фрайбург и др.). Здесь каждый преподаватель предлагает свой электронный динамический курс, пройти который, поверьте мне, не так просто. Такие курсы позволяют фиксировать долю участия и успешность освоения предмета каждым магистрантом. Для того, чтобы электронные курсы заработали у нас, наши преподаватели должны их создать. А что это значит? Преподавателю для создания качественного электронного продукта помимо тех часов, которые он проводит в аудитории, необходимо найти значительное по объему время. Хороший курс можно создать примерно за полгода, правда, для этого еще необходимо найти средства. Прежняя форма учета нагрузки не учитывает этот процесс, а потому не стимулирует его развитие. Отсюда следует вывод: нужно перестраивать в соответствии с новыми стандартами отделы и управления внутри университета. И здесь есть действительно большие трудности.

– Роль дистанционного обучения в двухуровневой системе вырастает?

– Я бы не назвал электронный курс дистанционным обучением. Дистанционное обучение – это некая настройка вуза на определенного потребителя образовательных услуг. Это скорее обслуживание того же самого образовательного процесса, но иными средствами. Речь идет о наполнении содержанием того, что называют самостоятельной работой студента. Электронный курс не аналогичен учебнику, он хоть и содержит объяснения, но все же ближе к задачнику с набором методически продуманных профессиональных задач-головоломок. Преподаватель, предлагая свои услуги, демонстрирует и свой набор обучающих электронных курсов. Теперь его профессионализм оценивается не только по тому, какие он статьи написал или какую он издал книгу (хотя это тоже важно), но и по тому учебно-методическому обеспечению, которое он прилагает к данной дисциплине.

В новых условиях должна измениться система оценки качества, как работы преподавателя, так и результата обучения магистранта. Например, в магистратуре философского факультета РГГУ практикуется промежуточный контроль в форме написания эссе, короткой рецензии, аналитической записки. Для нас важно включить магистранта в коммуникативное поле научно-исследовательского коллектива, помочь ему освоиться в команде профессионалов. Здесь важно воспроизвести компоненты интеллектуальной коммуникации – это участие в дискуссиях на «круглых столах», проба сил в качестве модератора, выступление на конференциях, обсуждение публикаций и т.д. Именно такие формы организации учебного процесса подстраиваются как раз к компетенциям, а не к эпическому изложению знаний. Они-то и меняют содержание образования, делают его современным.

– Один из «больных вопросов», интересующих общество – закон о платном образовании. Как вы думаете, затронет ли законопроект о платном образовании вузы? Как вы лично оцениваете эту инициативу?

– Во-первых, в этом вопросе я не претендую на то, чтобы дать более компетентный ответ, чем это делают другие. Важно отстоять одну установку: всегда для молодых людей должен быть выбор. Полагаю, что такая установка где-то звучит в коридорах министерств, в Думе, в Общественной палате. Это первая позиция. И вторая – нужно искать такие формы, которые бы снижали коррупционную составляющую. Можно констатировать, к примеру, что ЕГЭ не уничтожает коррупционную составляющую, но все-таки, с моей точки зрения, снижает ее, по крайней мере, в вузовском сегменте.

– Ваши слова звучат актуально. Вспомним, что весной в прессе широко обсуждался скандал вокруг преподавателя МГУ Полины Суриной, задержанной с поличным. Отец ее был освобожден приказом ректора от выполнения обязанностей декана.

– Со всей ответственностью говорю, что в РГГУ атмосфера в этом отношении здоровая. Возвращаясь к вопросу о платном обучении, отмечу значение того, что я называю «тонкой подстройкой». В системе платного образования должен быть широкий выбор инструментов социального регулирования, нивелирующих экономическое неравенство молодых людей перед возможностью получить образование. Например, государственная и частная системы кредитования обучения. Здесь следует включить механизмы заинтересованности в конкретных кадрах не только государства, но и работодателей в лице крупных бизнес-структур. У нас такая связь – «работодатель-вуз» – практически отсутствует. Как раз в рамках организации магистерского образования, как показывает тот же опыт европейских стран, она может обрести реальные свойства и качества. Причем, хотя интерес работодателя ставится во главу угла, он вовсе не диктует «от и до», каким должен быть образовательный процесс. У образовательного пространства есть свои законы генерации профессионализма, свои внутренние сопряжения. Можно сказать, что корпоративные вузы еще не заявили о своих возможностях, а с ними может и должна выстраиваться наиболее динамичная часть образовательного сегмента. Я полагаю, что в этом вопросе важно на каждом этапе оговаривать условия сотрудничества финансово-промышленных структур и образовательных учреждений. Эти условия не могут оставаться одними и теми же. Сейчас представляется такой-то набор возможностей регуляции, через 10-15 лет он, вероятно, станет другим. Все зависит от гибкости общественных институтов, а также от способности всего нашего образования своевременно и адекватно реагировать на изменяющиеся вызовы.

– Вопрос Вам, как гражданину РФ. Скажите, а этот закон «о платном образовании» мог бы быть выставлен на референдум? Не быстро ли принят этот закон? Ведь не было широкого обсуждения этого закона в СМИ, чего не скажешь, например, о законе «О полиции», который обсуждается широко. Власти не разъяснили, не подготовили общество .

– В этой связи я бы хотел отметить два момента. Во-первых, если обратиться к истории реформаторства в России, то окажется, что ни одна реформа в нашей стране не готовилась и не начиналась с консолидированного общественного мнения. В XIX веке не могло быть консолидации в силу особенности российского социума того периода. Но то, что и в сегодняшних преобразованиях мало кто озабочен консолидированным общественным мнением, мне представляется очевидной проблемой. Не удивительно, что даже в университетском сообществе, в том числе и среди профессорско-преподавательского состава, нет должной консолидации по локальным, казалось бы, очевидным вопросам, включающим и обсуждаемое нами двухуровневое образование, и платном образовании, который чрезвычайно болезненный. Естественно, что каждый родитель, задумывающийся о будущем своих детей, испытывает беспокойство и озабоченность. Мне это понятно как отцу.

Во-вторых, что значит вынести вопрос на референдум? На референдуме можно поставить вопрос и получить ответы «да» или «нет». Судя по всему, эта проблема пока не может быть решена таким образом. Если сказать «нет», то возможно ограничить какую-то вариативность в образовании, которая, конечно же, необходима. Существуют ведь негосударственные вузы, в которых только платное обучение, но из этого вовсе не следует автоматически, что в них готовят слабых специалистов. Есть вузы, в которых платные услуги составляют хоть и не доминирующую, но весьма важную часть образовательного сегмента. РГГУ в числе таких вузов. Я хорошо знаю, что многие родители имеют возможность заплатить за обучение своих детей, чтобы их дети получили образование именно в нашем университете.

Конечно, с получением образования все обстоит не так просто и проблем остается много. Но если двигаться в направлении уменьшения вариативности в возможностях его получения, то этих проблем будет еще больше. И еще, любой закон требует постоянной подстройки к изменяющимся условиям жизни. Это имеет отношение и к платному образованию, и к двухуровневому образованию, и к Болонскому процессу. В вопросе своевременной подстройки законодательства к условиям жизни проверяется наша способность сохранять в современном мире конкурентоспособность.

Не следует, видимо, полагать, что существует какое-то единственно верное равное самому себе истинное понимание «как должен строиться образовательный процесс в России», а мы все со своими мнениями и соображениями дальше или ближе от него. Мы не находим истину в этом вопросе, не откапываем ее, а конструируем в ходе обсуждения и согласования друг с другом. Не метафизика образования (в том числе платного), а его динамично взвешиваемая прагматика – вот путь к успеху. Какую тактику в этой ситуации следует признать наиболее эффективной? С моей точки зрения – это прагматическая пошаговая тактика мелиоризма (от англ. melior – лучше), когда любые человеческие институты не признаются исчерпывающе рациональными, но мы можем только работать над тем, чтобы сделать их в конкретных условиях более уместными ситуации и соответствующими нашим целям и ценностям. Тактику мелиоризма можно обозначить так: решать проблему наилучшим образом в той ситуации, которая сложилась на данный момент времени. Не следует полагаться на то, что успешный и признанный нами «лучшим» для данного случая вариант решения проблемы будет оставаться лучшим для любого другого случая. Тактике «перманентных подстроек» следует англо-американская образовательная модель. Известно, что задуманный европейскими странами Болонский процесс – это реакция на успешность именно американской системы высшего образования.

– Расскажите о магистерских программах РГГУ и, в частности, – о совместных с европейскими странами магистратурах.

– Вот уже больше 15 лет у нас налажено постоянное взаимодействие с немецкими партнерами – до 2007 г. в рамках Института европейских культур, а с 2008 г. – и других международных магистерских программ. Это сотрудничество со временем позволило многое понять из того, как надо строить магистерскую подготовку с учетом, разумеется, особенностей нашей высшей школы. В таком ученичестве нет ничего постыдного. Если спросить, по каким образцам нужно строить наши магистерские программы, то ответ будет таким: по образцам международных магистерских программ. Речь идет не о копировании, а о том, какое направление нужно задавать вектору развития и какие стыковочные узлы нужно конструировать.

У нас несколько магистерских международных программ. Мы сотрудничаем с университетом города Констанц (ФРГ) по трем направлениям международной магистерской программы «Восточно-европейские исследования» (культурологии, истории и политологии). Также успешно реализуется совместная с Рурским университетом (г. Бохум) магистерская программа «Русская культура», которую возглавляет Клаус Вашик. В прошлом году запущена совместная с Фрайбургским университетом магистерская программа «Международное литературоведение (Германия-Россия)». Мы сотрудничаем на магистерском уровне с Французской школой хартий. О плодах этого сотрудничества пока говорить рано. Очень перспективной представляется запущенная в этом году международная магистерская программа «Историческая компаративистика и транзитология (Россия– Польша)». Интересен и выход магистратуры РГГУ на сотрудничество со странами СНГ. Такого расширения поля сотрудничества на втором уровне образования мы ожидаем от успешно работающей магистерской программы «История коммуникаций на советском и постсоветском пространстве».

Можно уже говорить о первых результатах нашего сотрудничества? Так, налажен обмен, когда магистранты из немецких вузов в течение семестра обучаются в РГГУ, в свою очередь наши студенты – в Бохуме, Констанце или Фрайбурге. Наши преподаватели могут поехать в Германию прочитать свои лекции в рамках той же магистерской программы, соответственно преподаватели из вузов-партнеров читают курсы у нас. Признаюсь, что такой обмен пока еще не столь широко распространен, как того хотелось бы. Замечу по ходу, что без кредитно-модульной системы взаимозачет курсов и обмен студентами практически невозможны.

Важная позиция сотрудничества – это взаимное признание дипломов. По программе «Русская культура» российским и немецким магистрам выдается два диплома – Рурского университета (Бохум) и диплом РГГУ. Это высшая форма сотрудничества, предполагающая полное доверие сторон. В гуманитарном образовании России пока можно привести не так много примеров подобного взаимного доверия с европейскими вузами. По сути, с этим дипломом наш выпускник может ехать в Европу и предъявлять его работодателю. Это очень значимый критерий – критерий равенства гуманитарного образования в России и Европе.

Мы видим, как раскрываются все преимущества двухуровневого образования в международных программах. При этом не следует забывать, что нам нужно научиться дискутировать со своими партнерами, не сдавать, а отстаивать, где это необходимо, наиболее значимые интересы вуза и российского образования в целом. У нас сложилось мнение, что немецкие партнеры с большим уважением относятся к тем переговорщикам, которые со знанием дела защищают свои позиции. Тогда, как безоговорочная сдача позиций воспринимается как их отсутствие, а потому неизбежно ведет к утрате интереса европейского партнера к сотрудничеству.

Сохраняются проблемы в вопросах нострификации – взаимного признания дипломов, научных степеней преподавателей, уровней образования, взаимозачета учебных модулей. Например, по ряду вопросов приходится договариваться с Минобразования, так сказать, эксклюзивно – можем ли мы дать диплом РГГУ немецким студентам или принять выпускников бакалавриата немецких университетов в нашу магистратуру. Какие встречаются возражения? Бакалавриат у них 3 года, у нас – четыре, но в школе они обучаются 12 лет. Для решения подобных вопросов нужны четко прописанные правила. Или такая ситуация: мы приглашаем профессора немецкого университета для чтения курса в нашей магистратуре. Как мы должны оплачивать его услуги? Опять-таки можно договориться «специально для данного случая», но лучше, если мы будем располагать документом о взаимном признании ученых званий и степеней. Вообще сейчас во многих вузах страны и в московских вузах особенно, есть такие таких группы преподавателей и руководителей, которые очень глубоко знают слабые и сильные стороны нашего продвижения в Болонскую систему и смотрят, как мне представляется, гораздо дальше, чем многие работники министерства. Такая ситуация объясняется просто – они, преподаватели и руководители, непосредственно строят конструкцию нашего сотрудничества, а потому на себе испытывают все сложности такого строительства. Я вовсе не утверждаю, что в министерстве засели какие-то ретрограды. Нет. Понимание процесса определяется, в том числе, и мерой включенности в этот процесс.

Посмотрим на обсуждаемую проблему еще с одной стороны. Международные магистерские программы у нас развиваются, количество их, конечно же, увеличивается, но одновременно накапливается перечень нерешенных вопросов, которые стоят на повестке дня и, если все оставить так, как есть, то это неминуемо приведет к движению по кругу. Нам нужно целенаправленно, системно, последовательно и куда более энергично интегрироваться в европейское образовательное пространство. С другой стороны, надо делать это осмотрительно. Образование – это вовсе не полигон для нашего воображения. Эта сфера деятельности включает в себя принцип реальности, не позволяющий произвольно и беспрепятственно перестраивать его так быстро, как хотелось бы самым горячим реформаторским умам. На самом деле часто представляется, как плохо, что действительность сопротивляется и не торопится подчиниться нашим столь замечательным планам. Однако в принципе сопротивления реальности необходимо увидеть не только проблему, но и вполне определенное благо. Только вспомним, насколько искренне и настолько же горячо стремились «осчастливить» Россию революционеры-разночинцы во второй половине XIX в. Воплотись их планы немедленно, от России остался бы только пепел. Можно вспомнить в этой связи «брата осла» Франциска Ассизского. Так вот, его «брат осел» не реагирует немедленно на метания и импульсы седока. Может быть, с 10 раза он повернет, но только тогда, когда седок настойчив и последователен. Мне представляется, что управленческие стратегии должны включать не импульс, а то, что петербургский философ Александр Секацкий назвал «длинной волей». «Только пресловутое упрямство «брата осла», пишет он, – столетие за столетием предохраняет нас от самосожжения в духовных поисках» . Российскому образованию и России в целом нужна длинная воля, осмотрительность и умное делание. У Лао Цзы есть высказывание: «Человек, стоящий на цыпочках долго не простоит, и все-таки человек стоит долго в трудной для себя позе». Мы, вузовские работники, на самом деле напоминаем человека, стоящего на цыпочках.

Следует еще заметить, что нелепо ожидать, что преимущества новой системы образования откроются все и сразу. Двухуровневое образование, как ребенок, должно еще развиться, и только тогда оно сможет предъявить свою эффективность. Вообще любую систему нельзя бросить в лучшее состояние, минуя фазу ухудшения. Такой вывод органично вытекает из теории катастроф и перестроек В.И. Арнольда, к сожалению, этим летом ушедшего из жизни. Любая система имеет свою инерционную составляющую, это – прежде всего люди со своими привычками мыслить и делать конкретную работу так, а не иначе. Представьте, что вы возглавили маленький коллектив и вам необходимо радикально перестроить его работу. Сможете ли вы избежать «сопротивления материала»? Сомневаюсь. Куда большее сопротивление оказывают сложные системы. Система образования – чрезвычайно сложная и инерционная.

– Как вы видите современный университет в постпросвещенческом обществе?

– Перестраивается ли университет? Система двухуровневого образования частично дезавуирует некоторые принципы, которые прежде (в Гумбольдтовской модели европейского университета) оставались незыблемыми. К примеру, не столь очевидной становится локализация образовательной программы на факультете. Скорее программа должна создаваться вокруг научной школы или направления. Кафедральное устройство также ставится под сомнение. Вместо них создаются более динамичные формы организации профессионалов. Магистерские программы – одни из таковых. Система двухуровнего образования, построенная вокруг научной школы и нацеленная на компетенции, на связь с работодателем, на гибкость траектории и выбор студентов, на участие студентов в оценке качества образования, имманентно по своей сути заставляет отказаться от поточного чтения одних и тех же лекций на протяжении многих лет. На самом деле потребность в них может быть не столь очевидной, как может казаться составителям учебного плана, самому преподавателю или его кафедральному руководителю.

В РГГУ на наших методологических семинарах (рук. проф. Г.И.Зверева) обсуждается тема студентоцентричного университета. Заметьте, в центр университетской структуры ставится не преподаватель с его интересами, а студент. Это вовсе не значит, что студенты сами полностью определяют наполнение учебной программы. Студентоцентричность означает, что университет должен с большим доверием отнестись к определенным представлениям студента о своем будущем месте в профессии и обществе в целом. Студентоцентричный университет предполагает отказ от системности в том понимании, что преподаватель выработал (или выстрадал) некую систему и должен передать ее студенту. Чаще всего к моменту наивысшей опытности преподавателя-системника его система безнадежно устаревает. Поэтому учебный процесс должен быть преимущественно настроен на усвоение студентом навыков поисковой исследовательской деятельности. Смена этих акцентов очень важна. Поисковые компетенции никогда не передаются путем простого эпического изложения материала. Во-первых, они должны быть, т.е., ими должен располагать тот, кто берется обучать студентов. Во-вторых, преподаватель их должен предъявить, продемонстрировать в ходе совместной учебной работы со студентами. Поэтому так важно установить такой порядок вещей, когда учебная деятельность – особенно на втором, магистерском, уровне – переплеталась с деятельностью исследовательской. Если эта задача и задачи, о которых мы упоминали выше, будут шаг за шагом разрешаться, то у российского высшего образования будет впереди еще много замечательных свершений и побед. Но для этого недостаточно пожелания или порыва, нужна, как уже было сказано, длинная воля.

Интервью подготовил Станислав Спиридонов.

Доктор философских наук, заведующий кафедрой социальной философии Российского государственного гуманитарного университета.

Author ID: 635592, SPIN-код: 4329-6106 (РИНЦ)

Образование

1979 - Камышинское высшее военное строительное командное училище, специальность «инженер-энергетик»;

1988 - Киевский государственный университет, философский факультет, специальность «философ, преподаватель философии»;

1991 - аспирантура Киевского государственного университета по специальности «История философии».

Ученые степени и звания

1991 - кандидат философских наук, диссертация на тему «Идея вечного мира в западноевропейской философии Нового времени. XVII-XVIII вв.»;

2000 - доктор философских наук, диссертация на тему «Основные конфронтации русских религиозно-философских и политических течений. XI-XX в.»;

1998 - ученое звание доцента по кафедре философии;

2002 - ученое звание профессора по кафедре философии.

Профессиональная деятельность

С 1990 по 2003 гг. работал лаборантом, ассистентом, преподавателем, доцентом, профессором кафедры философии Кабардино-Балкарского государственного университета.

С 2003 по 2005 гг. - профессор кафедры современных проблем философии Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ).

С 2005 по 2016 гг.- заведующий кафедрой социальной философии РГГУ.

С 2007 по 2009 гг. - начальник Отдела магистерских программ РГГУ.

С 2012 по 2016 гг. - главный научный сотрудник Центра стратегии развития образования и организационно-методической поддержки программ Федерального института развития образования (ФИРО) Минобрнауки.

С 2016 по 2017 гг. - ректор РГГУ.

С 2017 г. - заведующий кафедрой социальной философии РГГУ.

Научно-организационная работа

Член редколлегий журналов: «Высшее образование в России» (Москва); «Информационное общество» (Москва); «Актуальные вопросы естествознание» (КБР, Нальчик).

Руководитель научно-педагогической школы РГГУ «Аутопойезис коммуникации: проблема минимизации социальных рисков»

В составе диссертационных советов по защите докторских диссертаций: философские науки и социологические науки.

Области научных интересов в настоящее время

история философии;
философия науки;
социальная философия;
эпистемологические проблемы информационных теорий;
философия образования.

Научные исследования поддерживаются российскими и международными программами и грантами. Опубликовано более 120 научных работ, в том числе 3 монографии, учебник.

Преподаваемые дисциплины (образовательные программы аспирантуры, программы повышения квалификации преподавателей высшей школы):

История философии
Эпистемологические проблемы современных информационных теорий

Награды, почетные звания

Медали и почетные знаки за службу в Вооруженных силах РФ.

Некоторые публикации последних лет по проблемам высшего образования

Статьи

Ивахненко Е.Н. Гуманитарное образование в России в коммуникативном и культурно-охранительном измерении // Поиск. Альтернативы. Выбор. 2016. № 2. С. 4-17
Ивахненко Е.Н. Трансдисциплинарность в действии // Философские науки. 2015. № 12. С. 134-135.
Ивахненко Е. Н. Коммуникативная и культурно-охранительная функции российского гуманитарного образования в глобальной конкурентной борьбе // Вопросы новой экономики. - 2014. - № 4. - С. 92-100.
Ивахненко Е.Н. Аутопойезис объектов в современных обществах знания // Гуманитарные чтения РГГУ - 2010. Сборник материалов. - М.: РГГУ, 2011. -С.393-401.
Ивахненко Е.Н. и др. О готовности вузов к «переходу» (круглый стол в редакции) // Высшее образование в России. 2011. №3. С. 96-120.
Ивахненко Е.Н. Новации вузовского обучения в оптиках инструментальных и коммуникативных установок // Высшее образование в России. 2011. №10. С. 39-46.
Ивахненко Е.Н., Аттаева Л.И. От метафизики и целерациональности к контингентности коммуникативных стратегий // Известия Смоленского государственного университета. Ежеквартальный журнал. 2011. №4(16). С.354-366.
Ивахненко Е.Н. Идея университета: вызовы современной эпохи // Высшее образование в России. 2012. № 7. С. 35-63.
Ивахненко Е.Н. Динамика смещения ценностей молодежи: поиск адекватных исследовательских практик // Известия Смоленского государственного университета. Ежеквартальный журнал. 2012. № 4 (20). С.228-238.
Ивахненко Е.Н. Современный российский университет на стыке реформ: от междисциплинарности к трансдисциплинарности // Гуманитарные чтения РГГУ - 2012. Сборник материалов. - М.: РГГУ, 2013. - С.296-308.
Ивахненко Е.Н. Философский факультет в условиях наступления академического капитализма // Высшее образование в России. 2013. №2. С. 62-73
Ивахненко Е.Н. Судьбы российского образования на фоне университетских руин // Социальные трансформации: сборник научных статей / Смоленский государственный университет. - Смоленск: Изд-во СмолГУ, 2012. С. 64-73.
Ивахненко Е.Н. Социология встречается со сложностью // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. Серия «Философские науки. Религиоведение». №11, 2013. С.90-101.
Ивахненко Е.Н. Философский факультет в современном российском университете // Многообразие априори. Материалы международной конференции на философском факультете РГГУ. 2013. С.18-39.
Ивахненко Е.Н. Философский факультет в условиях доминирования рыночных императивов: проблема «выстаивания» // Философия и образование в современном мире: дни философии в Санкт-Перербурге - 2012: Сб. ст. - СПб.: «Владимир Даль», 2013. С.125-136.
Ивахненко Е.Н. От рациональной коммуникации к коммуникативной рациональности // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. Серия «Философские науки. Религиоведение». №10, 2014. С.97-105.
Ивахненко Е.Н. От аутопоэзиса социальной коммуникации к аутопоэзису «живых машин» // Феномен коммуникации в познании и творчестве жизни. - СПб.: Изд-во Политехн.ун-та, 2014. - С.42-50.
Ивахненко Е.Н. Аутопойезис «эпистемических вещей» как новый горизонт построения социальной теории // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение». №5, 2015. С.80-92

Монографии

Ивахненко Е.Н. Россия на порогах: Идейные конфронтации и «пороги» в течениях русской религиозно-философской и политической мысли (XI - нач. XX в.)». СПб.: Изд. РГПУ им. А.И.Герцена, 1999 - 297 с.
Касавин И.Т., Порус В.Н., Смирнова Н.М., Ивахненко Е.Н. и др. Коммуникативная рациональность и социальные коммуникации. Под. ред. Под ред. И.Т. Касавина, В.Н. Поруса. Изд. ИФ РАН. Сер. Библиотека журнала «Эпистемология и философия науки». - М., 2012. - 462 с.
Глазьев С.Ю., Гельвановский М.И., Захаров А.В., Ивахненко Е.Н. и др. Наука, общество, государство: баланс интересов, взаимная ответственность (история взаимодействия, современные императивы). - Барнаул: Изд. ИП Колмогоров И.А., 2016. - 417 с.

ISSN 0869-3617 (Print)
ISSN 2072-0459 (Online)

«Полит.ру» продолжает знакомить своих читателей с кандидатами на пост ректора Российского государственного гуманитарного университета.

Ранее мы с академиком Российской академии художеств, профессором, завкафедрой МГУ имени Ломоносова Андреем Хазиным.

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию интервью с доктором философских наук, заведующим кафедрой социальной философии РГГУ, автором более 120 научных статей Евгением Николаевичем Ивахненко. Мы поговорили с ним о нынешнем состоянии РГГУ, возможных способах решения проблем, перспективах и путях развития.

Евгений Николаевич, как профильный специалист, как Вы видите современный университет, и чего РГГУ не хватает (а возможно, превосходит), чтобы стать современным университетом? Какие основные пути модернизации (если они требуются) Вы видите сегодня?

Современный университет сегодня — прежде всего один из центров формирования человеческого капитала. Это очень важная и емкая формула. Дело в том, что в современной системе образования этот человеческий капитал накапливается не только в учебных заведениях, но и в различных интеллектуальных структурах, в том, что мы называем производством в широком смысле слова.

Современный успешный университет перестает быть «башней из слоновой кости», а междисциплинарность уже не является его основным трендом. То есть нельзя, вероятно, создать знаниевые инновации на основании только взаимодействия ученых. Необходимо создать трансдисциплинарную структуру, что основные ведущие университеты мира и делают. Это означает переход границы в двух направлениях: из университета в производство и из производства в университет. В этом отношении современный университет становится открытой системой - чрезвычайно динамичным, шумным и беспокойным местом.

Успешный университет в современных мировых практиках часто называют корпоративным, но не в смысле принадлежности к какому-то предприятию, а в том смысле, что он сам себя позиционирует как транснациональная корпорация, заявляющая о своей способности претендовать на значительные финансовые и другие ресурсы. Задача такой корпорации - завоевать господствующую позицию на рынке образовательных услуг. Я выразил общую платформу. Дальше можно говорить по каждой части, что представляет собой та или иная стратегия взаимодействия с внешним миром.

РГГУ не классический, а гуманитарный университет. Он не входит в АКУР (ассоциацию классических университетов России), потому что не включает в себя инженерные, физико-математические и медицинские специальности. В этом его преимущество и в этом же факторе заключается ограничение набора инструментов для пополнения своих финансовых ресурсов, в отличие, например, от МВТУ, ФизТеха или Федеральных университетов.

В РГГУ, как и в любом другом успешном вузе, (я все-таки нахожу его успешным, хотя есть сложности) взаимодействуют три силы: администратор, преподаватель и студент. Время от времени между ними возникают противоречия, так как интересы трех сторон чаще всего не совпадают полностью. Студент — это уже не тот человек, который пришел получить документ о высшем образовании и потому согласен принимать все те знания, которые приготовил для него преподаватель. Наиболее продвинутый студент нацелен на то, чтобы получить в вузе вполне конкретные преимущества, которые он сможет обналичить на конкурентном рынке интеллектуального труда.

А Вы считаете, что у нас конкурентный рынок?

В гуманитарном образовании он, по сути, складывается. Его развитие за последние 5-7 лет вполне очевидно. К примеру, на первом этапе введения двухуровневого высшего образования работодатель, как правило, не различал кто пришел к нему работать - магистр, бакалавр или специалист. Сегодня ситуация с различением уровней образования становится более понятной. В этой связи наша цель такова, чтобы выпускник был узнаваем работодателем именно потому, что он окончил РГГУ. Этому должны способствовать бренд вуза и высокий уровень компетентности наших выпускников. Вторая сила - преподаватель - интерес которого заключается в том, чтобы транслировать свою систему знаний и получать за свою работу достойное вознаграждение, материальное и моральное. Но дело в том, что система знаний преподавателя быстро устаревает, если он не располагает поисковым мышлением и не транслирует его. Это обстоятельство, разумеется, не будет устраивать требовательного студента, и он вполне может «проголосовать ногами». Поэтому квалификация преподавателей вуза напрямую связана с его экономическим положением. Администратор - третья сторона - призван оптимизировать финансовые возможности встречи преподавателя и студента. Для этого он пускает в ход инструменты академического менеджмента, которые не всегда принимаются преподавателем и студентом. Социальная жизнь за стенами гуманитарного университета чрезвычайно динамична и это обстоятельство должно определять динамику образовательных и научно-исследовательских инноваций в вузе. Гуманитаристика развивается очень динамично, она, конечно, связана с мировым контекстом, но у нас есть еще и собственно российский контекст, который в настоящий момент чрезвычайно важен.

Вопрос такой: каковы преимущества того гуманитарного продукта, который есть у РГГУ сейчас? И какие идеальные преимущества, который можно воспроизвести в университете? Условно говоря, Вас избирают ректором, и Вы в течение какого-то времени делаете то, что считаете нужным, и этот продукт трансформируется, приспосабливается к тому, что Вам кажется является основными вызовами. Каковы сходства и различия продуктов и направление движения?

Первоначальный успех РГГУ, в 90-е гг., во многом был связан с тем, что его образовательная и научная структура была выстроена на соответствие условиям и вызовам, которые сложились в нашей стране на тот момент. И действительно, университет жил и дышал, что называется, полной грудью. В РГГУ тогда были включены самые мощные интеллектуальные силы России: С.С. Аверинцев, Е.М. Мелетинский, В.С. Библер, В.Н. Топоров, М.Я. Гефтер и др. С тех пор закрепилось одно из замечательных преимуществ нашего вуза - научные школы, вокруг которых была создана плодотворная научная атмосфера. Она существуют и сейчас. В РГГУ работают первоклассные профессионалы, в том числе и молодые ученые, принявшие эстафету отцов-основателей научных школ. И этим все сказано. Это очень важная позиция, хотя я полагаю, что не все на это обращают внимание.

Вы спрашиваете, какой основной тренд можно задать вузу? Знаете, у Бертона Р. Кларка, известного теоретика университетского образования, красной нитью по всем его книгам об успешном развитии университета проходит одна мысль: удача улыбается тем, кто выработал у себя институциональную привычку к переменам. То есть речь о том, что нельзя остановиться на какой-то позиции и считать, что эта точка стояния сделает нас успешными. Это означает, что университетские структуры постоянно должны находить оптимальную форму взаимодействия с внешними средами, искать свое достойное место в международных сетевых профессиональных сообществах.

Точно так же и выпускник — это не человек с каким-то фиксированным знанием. Он, как мне представляется, прежде всего должен быть способен продемонстрировать свои преимущества в условиях нарастания неопределенности ситуаций и сложности выдвигаемых перед ним задач. Здесь становится критически важной эстафета, принятая во время обучения в вузе от поискового мышления преподавателя. Передать можно только то, что ты имеешь сам. Сама идея поискового мышления живет в стенах нашего вуза. Взять хотя бы, к примеру, методологические семинары по проблемам образования под руководством Галины Ивановны Зверевой. По сути на каждом факультете есть что-то подобное, поддерживаемое мощными личностями, подлинными учеными. Так реализуется гумбольдтовский принцип совмещения в одном лице преподавателя и исследователя. Удержание этой позиции - колоссальное преимущество РГГУ, которое мы не растеряли.

Тренд в том, что необходимо искать точки развития. Нельзя сказать, что все они сейчас понятны и определены. Нужно провести инвентаризацию наших наличных сил и возможностей. Я полагаю, что с этого нужно начать. Нельзя броситься в бой завоевывать высокие рейтинги, не подсчитав свои ресурсы. Это все равно, что идти в атаку на танковую колонну с мечом в руках.

Тем более, что ситуация с финансированием в стране в целом достаточно напряженная, что заставляет нас быть рачительными, предельно эффективными, жить по средствам. Еще лучше, если мы научимся упреждать неблагоприятные события. Как, например, это сделали в НИУ ВШЭ, где некоторые выигрышные сегодня в экономическом плане позиции разрабатывались загодя, еще в 2011 году. Любая структура, если она не меняется, то начинает работать на себя. В этом смысле нам требуется реорганизация внутренних структур, инвентаризация, понимание того, какое у нас внебюджетное финансирование. Напомню, что его доля в РГГУ достаточно высока, более 64%.

Но там есть и некоторое лукавство.

Да, в абсолютном значении эти цифры не так велики, как нам хотелось бы. На самом деле, дефицит финансовых средств ощутим. Тем не менее, я не думаю, что нам нужно искать внешних покровителей, которые бы принесли нам средства. У меня есть предчувствие, что если это произойдет, то на короткое время. Мы сами должны научиться больше заработать. Я точно могу сказать, что мне понятен тренд, как это сделать. В своих программных заявлениях я стремлюсь убедить коллег, что это трудная, но решаемая задача. Мы недостаточно активно подключаемся к государственным программам, недостаточно активно боремся за перенесение в РГГУ ряда заказов на исследование и экспертизу, которые традиционно передаются в другие вузы и организации, например, РАНХиГС…

Вы думаете, Мау их отдаст?

Я думаю, никто ничего не собирается никому отдавать. Однако наша настойчивость и наша возможность убеждать в том, что мы это можем сделать качественней, чем другие, приведут к положению вещей, когда часть заказов будет размещена в РГГУ. То есть это конкурентная составляющая, и я полагаю, что у нас есть определенные шансы на успех в этом направлении.

Просто совершенно понятно, что Мау с Шуваловых давным-давно, долго и на одной скамейке. Это мы говорим о конкурентном рынке. В РГГУ таких людей нет и едва ли они появятся, если мы говорим о конкуренции с РАНХиГС. Возможно, где-то с какими-то непрофильными низкобюджетными историями понятно как конкурировать, а как делать это здесь?

Во-первых, перед ректором РГГУ, кто бы им не был, такая задача будет стоять и он должен ее решать. Во-вторых, существует достаточно много ресурсов, которые можно перевести в РГГУ, не выпрашивая их, а завоевывая. Есть государственные программы, где в основном заявлены не гуманитарные, а естественнонаучные вузы, в них присутствует тема безопасности, которая содержит в себе социально-гуманитарный аспект. Это направление государственной безопасности в нашей стране еще серьезно не проработано.

А университет МЧС?

Университет МЧС обрабатывает «свою делянку». Но разве не являются условием безопасности нахождение социального и гуманитарного балансов государства? Мы можем сколько угодно говорить о пожаробезопасности, но есть и фактор социальной стабильность в страны, который нуждается, как мне представляется, в основательной профессиональной проработке на каждом историческом повороте. Это, кстати, одно из положений моей докторской диссертации. Нужно убедительно показать, что разработка этой важной государственной темы нам по силам. Другими словами, нам нужно искать те ниши, которые мы можем занять. Если угодно, политика сплоченных действий внутренней структуры университета должна сочетаться с внешней концентрированной по выбранным направлениям активностью. Надо научиться умело доказывать свою необходимость и незаменимость. Это примерно так же, как работает бизнес-корпорация, по-другому нельзя. Речь идет не о какой-то бесцеремонной агрессивности на рынке образовательных, экспертных и других услуг, а об умении корректно доказать свое преимущество, превосходство, продемонстрировать свой научный и организационный потенциал. У нас есть неплохие образцы того, как примерно он должен формироваться. Я считаю, что ВШЭ демонстрирует образцы такого рода лидерства…

Но у них какой мощный профильный отдел! И туда закачивали такой объем денег…

Да, сегодня мы не сможем с ними конкурировать на равных. У нас общий доход за 2015 г. составил 2,1 млрд. руб. у них более 13 млрд. (цифры за 2014 г. из интервью Я.И.Кузьминова), правда, и студентов вдвое больше. Понятно, что это несопоставимые деньги, но наша задача заключается не в том, чтобы превзойти столь мощную институцию образования и науки, а расширить свой ручеек финансирования, а вместе с этим - расширить свои возможности для следующих шагов в сторону усиления своих позиций.

Кроме того, сам образовательный контент у нас достаточно привлекательный. Поступление на целый ряд факультетов предполагает не только высокий конкурс на бюджетные места, но конкурс на места с платным обучением. В этом отношении мы на первых позициях среди московских вузов. Речь идет не только о количестве поданных заявлений, но и о реальном конкурсе по сданным в приемную комиссию подлинникам документов об образовании.

Понимаю, что по дополнительному образованию надо существенно продвинуться в ближайшие годы. Высшей школе экономики в этом направлении мы проигрываем почти на порядок. В 2014 году они зарабатывали на прикладных разработках на уровне 1,5 -1,7 млрд. руб. У нас цифры существенно скромнее. По результатам за 2015 год наш доход составил ок. 240 миллионов, то есть в 6-7 раз меньше. В последние годы создался довольно значительный рынок заказов на программы развития, на подготовку кадров высшего и среднего образования и другие прикладные разработки. И нам надо энергично браться за дело.

Немалый резерв - дистанционное образование. В нашей стране это направление еще не «распечатан» должным образом. Для этого нужна полная уверенность, что Министерство образования данное направление рассматривает как перспективное, всерьез и надолго. Если такая тенденция будет четко определена, то наш вуз в короткие сроки данную тему (и статью доходов) «поставит на крыло». У нас есть ресурсы и есть первоклассные профессионалы, которые способны это делать.

Очень важный вопрос — кого должен воспитывать современный гуманитарный университет? Потому что вопрос гуманитарного знания вообще, его современной специфик, прагматики во многом упирается в то, кого должен воспитывать гуманитарный вуз.

Прежде всего гуманитарное образование формирует критического мышление, которое не является разновидностью натасканности на определенных профессиональных навыках. Можно, конечно, провозгласить себя экспертом, владея тонкостями в какой-либо области знаний, но при этом не располагать критическим мышлением. К примеру, на сайте одного уважаемого вуза PR-специалисту по кафедре связей с общественностью предписывается то, что он «должен не только хорошо знать теорию, но и писать релизы, создавать сайты, разбираться в машинах, косметике, моде, кулинарии, часах, ароматах и многом другом…» еще обладать энциклопедическими знаниями. Сама нацеленность на то, чтобы быть специалистом во нескольких областях знания мало имеет общего с мышлением подлинного гуманитария («Многознание уму не научает»). Критическое мышление — это способность демонстрировать интеллектуальную силу, преимущества на каждом этапе динамично меняющихся условий - жизни, деятельности, различного рода вызовов. Такую мыслительную способность Кант связал с «взрослением» отдельного человека и человечества в целом. Гуманитарий, если он таковым является, это всегда критически мыслящая личность. Таким образом, в динамично меняющихся условиях гуманитарий — человек, который умеет совладать с нарастающей сложностью. То есть, это не тот специалист, у которого есть заготовленный прием на все случаи, а тот, кто находит его по ходу изменения ситуации к каждому случаю отдельно. Возможно, это основной запрос нашего времени на гуманитарное образование.

Второе, учитывая ситуацию, сложившуюся в мире, российское гуманитарное образование должно не только вписываться в мировую науку, во всемирную социальную и гуманитарную культуру, но должно служит нашей стране, ее целям и задачам. Иными словами, я призываю не к какой-то закрытости, а к тому, что гуманитарий должен что-то делать, чтобы культура нашей страны и ее способность к выживанию усиливались. Это очень важный аспект гуманитарного образования - ответственность за судьбу Отечества.

В самом деле, не следует запускать в речевой оборот много патриотических слов и призывов. Но в некоторых случаях они просто необходимы. Ограничусь тем, что скажу: патриотизм подлинного гуманитария всегда умный, интеллектуальный, честный, достойный великой страны.

Я был военным и рассматриваю себя как человека, энергия и жизнь которого принадлежит нашей Родине, и сейчас по большому счету моя малая интеллектуальная родина — это университет. Это не высокие слова, а нормальное, естественное положение вещей. Поэтому, отдавая себе отчет в том, что меня выдвинули коллективы нескольких факультетов, я должен бороться до конца, не умаляя при этом достоинств других кандидатов.

Перейдем к организационным вопросам. Представим, что все заканчивается, под громкие аплодисменты Вас поздравляют с избранием. Какие первые 4-5 хозяйственных шагов вы сделаете?

Первый — инвентаризация. Надо понять, где в экономике университета мы находимся. Понять, какие наши ресурсы пополняют РГГУ, а какие являются убыточными. То есть первое — это введение полной ясности в картину, которая для меня сейчас не совсем ясна, отчасти потому, что по характеру моей настоящей работы я не участвую в экономической и хозяйственной деятельности университета. Хозяйственные «нити» должны быть сбалансированы, и это первое условие.

Второе условие: нам необходимо то, что я называю в своей программе использованием трехшаговой тактики. Нужно приостановить отрицательные тенденции, наметившиеся за последнее время. В своей программе я показал некоторые из таковых. Среди прочих, например, то, что за последние 8-9 лет университет покинуло несколько преподавателей, перешедших в вузы, в которых им предложили лучшие условия оплаты (ВШЭ, РАНХиГС). К прмеру серьезной потерей считаю уход М. Кронгауза. Кое-что можно в этом направлении можно сделать без дополнительных источников. Ясно, что этого будет мало, но уже кое-что.

Третье условие: я думаю, что нам необходимо, как я уже сказал, вести более активную политику по притяжению разнородных внеуниверситетских сил и ресурсов. С этой целью следует привлечь весь потенциал наших экономистов (возможно, с приглашением специалистов извне) для разработки реального бизнес-плана. Необходимо понимание того, что мы можем привлечь и на что не следует сейчас растрачивать свои силы. Разработка такого стратегического плана является важнейшим условием нашего продвижения. Здесь я предполагаю, что нужно создавать административное ядро, которое возьмет на себя ответственность за исполнение «векторной стратегии» нашего развития.

Четвертое условие: организация профильного центра, в задачу которого войдет борьба за участие в финансируемых программах и крупных проектах.

Пятое - создание механизма по организации мобильных исследовательских и экспертных групп. Важное значение в этом деле следует придавать молодым креативным ученым РГГУ; функцию своеобразного интеллектуального исследовательского хаба вполне может взять на себя факультет социологии. Структурные преобразования дадут толчок экономической инициативе, которая, по моему мнению, должна постепенно прирастать проектами работы с крупными регионами и промышленными корпорациями. Нечто похожее с успехом осуществлялось факультетом государственного управления МГУ в начале 2000-х.

Это важная тема, что здесь можно сделать?

Региональные исследования. Мы ими серьезно не занимались. Например, существует оптимизация аппарата. Как и наша структура университета, он может просто работать, разрастаться. Заключается договор с региональным центром управления, к ним приезжают специалисты-профессионалы, а также небольшая группа студентов (в форме практики). Они работают. В итоге предлагают пути оптимизации. Заказчик принимает решение.

А почему они должны заказывать РГГУ, а не, предположим, Владимиру Княгинину из Центра стратегических разработок?

РГГУ должен создать и умело предложить привлекательный для заказчика контент.

Но ведь Княгинин на прямой линии с Набиуллиной, Кузьминовым, Грефом и так далее. То есть там можно получить дополнительные очки.

Необходимо разобраться, прежде всего, можем ли мы встроиться в эту сеть отношений. Если нет, то - можем ли на основе партнерства с другими вузами и структурами создать свою сеть.

Тогда нужен мощный внешний лоббист. Это кто? Лоббист Высшей школы экономики — Володин, вы понимаете кто лоббист у РАНХиГС, кто будет лоббировать интересы РГГУ?

К сожалению, ситуация такова, что без влиятельного и сильного тарана мы не сможем претендовать на то, что делает ВШЭ и РАНХиГС. Однако в своих масштабах мы должны постепенно продвигать свой интерес. Я уверен, что мы сможем завоевать позиции. В конце концов мы потом сами посмотрим, кто может нам помочь в продвижении наших проектов. Считаю, что это возможно, хотя это достаточно сложно. Более того, я вообще не считаю лоббистскую стратегию убедительной или достойной… Она так или иначе будет отражаться на работе самого университета, потому что в нем очень много структур и подструктур, которые для внешнего управления остаются в тени. Я в этом уверен. Университет чрезвычайно сложная структура, где по сути на каждой кафедре как минимум по одному Платону и Аристотелю. А уж если брать весь университет и конкретно РГГУ, то эта сложность возрастает многократно. Не секрет, что таковая несет в себе определенный заряд конфликтности. Так или иначе она в ней всегда присутствует вполне обоснованная высокая самооценка.

Полагаю, что движение изнутри через оптимизацию структур, поиск источников, постепенная пошаговая тактика может привести к необходимому для развития балансу. Однако рассчитывать при настоящем положении дел с финансированием (в стране и в университете) на серьезное продвижение в международных рейтингах крайне наивно. Нужно еще много сделать внутри вуза для нашего рейтингового продвижения.

Проектов может быть несколько. Сомневаюсь, что одноразовые или двухразовые финансовые вливания смогут поднять университет. Точнее, это, конечно, возможно, но он точно так же упадет. У нас был вариант приглашения лоббиста. Но это был 2003 год… Время было другое и другой был, конечно, вариант приглашения. Та прагматика носила антигосударственный характер, и это было недопустимо.

Я бы хотел сказать, что наш вуз должен опираться прежде всего на собственные ресурсы, возможности и резервы. Нужно жить по средствам, на заработанные самими структурами университета финансы. Вовсе не исключаю, что на этом пути будут сложности и проблемы. Как же без них. Структурная реорганизация - весьма чувствительный и болезненный процесс. Однако речь не идет о какой-то тотальной, скорее - о консолидации, перегруппировки сил, о действиях административного ядра, объединяющих всех работников вокруг одной цели. Есть такая мировой тренд успешного университета, когда он начинает восприниматься работниками как целое, т.е. есть как некая корпорация, где каждый для нее что-то создает. Нельзя поддерживать структуру, которая не работает на общее продвижение. Это одна из важных бизнес-задач: как только оптимизируется университет, как только создается мобильность и внутренняя логистика, тогда и расширяются возможности, в том числе и возможности пополнения бюджета.

Полагаю, во-первых, что расчет на то, что кто-то одним мановением волшебной палочки привлечет большие деньги, крайне наивен и безответственен по сути. Во-вторых, такие ожидания отодвигают перемены на неопределенную перспективу. Тогда же, когда сложность положения понятна людям, то они скорее готовы засучить рукава и взяться за дело. Нужно четко отдавать себе отчет, что, не меняя себя, не ставя себя перед лицом настоящих и будущих вызовов, мы незаметно можем утратить лидирующие позиции, которыми сейчас еще располагаем. Нам нужно браться за дело со всей решимостью и напором.

Правильно ли я понимаю, Вы убеждены в том, что возможна свободная конкуренция на современном российском образовательное рынке?

В самом деле, свободная конкуренция весьма затруднительна, но, я бы сказал, это вовсе не безнадежное дело. Но такова российская реальность и с ней надо считаться. Может быть, если бы я работал в тех, имеющих влиятельных покровителей вузах, то сказал бы сейчас: «Да все обстоит неплохо. Так держать». Но в таком случае я бы уронил себя, как гражданин своей страны. Признаться, мне не очень нравится, что у нас нет такой конкуренции, которая должна быть. Поскольку, смею надеяться, я не выпадаю из реальности, то скажу только то, что у нас очень много неиспользованных ниш, а ресурс РГГУ должен быть четко локализован на решение конкретных задач. К слову, такие вузы как РАНХиГС и НИУ ВШЭ сильны и могущественны не столько от того, что у них есть влиятельные покровители, а от того, что они хорошо организованы изнутри, имеют сильное административное ядро, научились проводить в жизнь полезные изменения и ответственно работают на различных площадках - от образовательных до экономических.

Любой вуз, если он консолидирован в направлении движения к эффективности и совершенству должен в первую очередь использовать тот внутренний и региональный ресурс, которым он располагает. Об этом, по крайней мере, говорит мировой опыт развития университетов. Как, например, небольшой по размерам университет Йоэнсуу (Финляндия) стал мировым центром по подготовки специалистов по лесоводству.

Хорошо, а внутренний ресурс РГГУ какой? Вот там лес, а здесь что?

А здесь есть Москва с огромным запросом на высокоинтеллектуальное образование. Если признать существование массового и высокопрофессионального («элитарного», только не для какой-то элиты) образования, то РГГУ способен решать качественно как одну, так и другую задачу. В Москве и в стране достаточно много молодых людей, которые бы хотели реализовать себя в гуманитаристике. Это наш ресурс. Я уже сказал, какой у нас конкурс. Есть конкурс даже на платное образование. Мы не всех берем, кто готов заплатить.

У РГГУ есть бренд, он сохраняется. Это несомненно один из ведущих вузов. Я бы даже сказал, что наш университет вполне может претендовать на то, чтобы стать базовым вузом для всего гуманитарного образования в стране.

Но есть проблема учебной программы. У любого относительно нового вуза, а РГГУ относительно новый университет, есть проблема учебной программы. Это очень значимая проблема.

Ну проблема эта, наверное, есть у всех. Я руковожу международной магистерской программой (РГГУ - Сорбонна - Сен-Дени) и заведую кафедрой. В течение нескольких лет руководил Отделом магистерских программ, когда магистратура только становилась на ноги. Поэтому знаю об этих проблемах не понаслышке. Они остаются проблемами до тех пор, пока мы не находим нужное решение. Заверяю Вас, нужное решение мы находим практически всегда.

Но сегмент же очень узкий. Чем они здесь будут заниматься?

Не так уж он и узок. К примеру, комплекс наук о русском языке, русской культуре, русской литературе, русском народе, русской истории. Когда мы были явными противниками с Западом, интерес к русистике был очень велик. в 90-е и особенно в начале 2000-х этот интерес стал угасать. За последние 3-4 года интерес к российскому контенту возрос и продолжает возрастать. Мы активно развиваем международные магистерские и докторские программы, работаем по программе Эразмус плюс; по проектам с Гарвардом и крупными европейскими институтами и университетами по истории международных отношений; с Фрайбургским университетом по филологии; с Кембриджем и Эдинбургским университетом по культурологии. Мы также сотрудничаем с сильными европейскими образовательными центрами по когнитивным наукам. Наша академическая мобильность в этом направлении играет свою позитивную роль не только в поддержании международного имиджа и авторитета РГГУ, но и способствует продвижению гуманитарного влияния нашей страны в мире. Например, французское посольство оплачивает обучение наших студентов во Франции.

Французское посольство вообще ведет очень серьезную просветительскую деятельность.

Этот сектор нашей деятельности уже дает ощутимые результаты. Далее образовательные программы. Они должны быть активными. Особенность в том, что мы можем предложить… Кстати, здесь есть серьезный резерв, «затемненный» для посторонних глаз. Вот работает, скажем, наша учебная структура, в некотором смысле пока еще по-старому. Нужно сделать так, чтобы в контенте магистратур, сотрудничающих с зарубежными европейскими вузами, были определенные блоки (модули), которые их и наши студенты могли бы брать взаимозаменяемо. Если немного перестроить учебную логистику, то резко возрастет привлекательность предлагаемого поступающим на международные программы образовательного контента. Создается модель конструктора, образовательной траектории, которую собирает магистрант вместе с руководителем программы. Современный студент магистратуры вполне осознает, какое образование ему нужно и какие конкурентные преимущества он хотел бы заполучить. Университет идет навстречу такому желанию, но не в смысле «выбирай, что хочешь, главное, плати», а предлагая набор фиксированных модулей с траекторией обучения, которая предполагает доведение компетенции магистранта до инструментальных исследовательских действий в данной предметной области. Создается банк курсов, банк блоков (такая работа начиналась, но она приостановилась), который выставляется студенту, и он сам выбирает тот контент, который для него привлекателен. Подобное приводит в университет большое число креативных молодых людей. Это очень важная позиция для образования, потому что профессор, который бросает в аудиторию знания и не чувствует запроса на это знание со стороны слушателей, со временем сам начинает утрачивать квалификацию. Когда идет движение со стороны молодежи, возникает драйв, исследовательская работа приобретает по настоящему творческий характер…

Вот вы говорите о программах. Они должны быть не просто наборами предметов. Нужна логистика, мобильность внутри вуза, то есть при необходимости можно взять заготовленные модули из магистратур других факультетов. Эта мобильность задает и привлекательность учебного цикла, и, одновременно, поднимает определенный уровень финансово-экономических возможностей.

То есть Вы говорите о том, что хозяйственное будущее РГГУ в создании нишевых продуктов?

Да, привлекательных продуктов в том числе.

Хорошо. Тогда вот представьте существующий рынок мобильной связи. Там есть «Билайн», допустим, это ВШЭ, там есть МТС, предположим, что это РАНХиГС. Означает ли это, что на этом рынке РГГУ должен занять какое-то место вроде Теле2? Все хорошо, но это нишевой продукт, основанный на самостоятельно мыслящих единицах. Чья корпорация именно в этой критичности и самостоятельности?

Если полагаться на рассуждение, что ниша занята и тебе там нет никакого места, то ничего не остается, как только обречь себя на бездействие. И все же эта неподвижная иерархия иногда нарушается. Отвечая на Ваш вопрос, скажу следующее: Да, можно сравнить с Теле2, но через 3-4 года. Сразу не создашь ничего. Я уже сказал, что мы сейчас не так сильны, чтобы атаковать подобные бастионы. Но в перспективе — да, это возможно. Это нормальная цель. Как любая здоровая и сильная корпорация, РГГУ должен претендовать на высокие достижения, однако, движение должно быть осторожным, каждый шаг должен быть выверенным и продуманным до деталей. Кроме того, нельзя прийти к лучшему состоянию на основании нескольких управленческих решений. Требуется постепенное продавливание намеченных направлений, их корректировка и последующее продавливание. В этом суть векторной стратегии.

Я не располагаю исчерпывающим пониманием всех вещей, но опыт моей жизни подсказывает, чтό нужно делать в первую очередь, во вторую и т.д. Опыт и знание университетской проблематики не может быть аккумулирован одним человеком. Для этого нужна команда профессионалов. И такая команда будет создана. Да, именно так. Звездочки иногда зажигаются, а иногда гаснут. Уверен, что если проделать необходимую работу, то звезда РГГУ будет ярче светиться, чем прежде. Это произойдет, если мы будет небезразличны к судьбе нашего вуза и будем чрезвычайно настойчивыми. Где-то мы немного просели в нерешительности и недооценке того, что нужно готовиться к изменениям. Следует выработать ту самую привычку к институциональные переменам. По-другому уже нельзя быть успешными, не решив этой задачи.

Существует некоторая задача создания современных образовательных продуктов. Понятно, что это некоторый компромисс, но можно сказать, что есть виртуальный заказчик — государство и виртуальный заказчик — мировая наука. И где-то в этом сочетании и рождается то, что мы называем современным университетом…

Нет, не только.

Что еще?

Я только что пришел с собрания Историко-архивного института. Там заказчик — государство. По сути они выполняют самой большой по объему (количеству студентов) заказ государства на специалистов, работающих с архивами. А вот что собой представляет выпускник философского факультета или факультета социологии? Это человек, который вбрасывается на интеллектуальный рынок. Есть такой автор из Болоньи, Джиджи Роджеро - исследователь современных проблем высшего образования в мире. Так вот он, применительно к выпускнику вуза использует термин «когнитивная рабочая сила», которая конкурирует и борется за свое место на интеллектуальном рынке труда. В этой модели заказчиком выступает сам рынок труда с высокими требованиями к конкурентным качествам работников. Какого-то жесткого сцепления звеньев студент-выпускник-заказчик-работодатель сегодня вряд ли удастся создать, так как через 4-6 лет ситуация на рынке труда будет скорее всего принципиально иной. Заказы в ряде случаев бессмысленны в силу только того, что динамика развития общества возросла на порядок. Вопрос о распределении выпускников отошел в прошлое (за исключением специальных заказов государства - архивисты и др.). Поэтому большинство наших выпускников должны быть готовыми предъявить свои конкурентные преимущества. Но, с другой стороны, эта ситуация способствует отстраиванию важного для вуза критерия эффективности: если наш выпускник предпочтительнее в получении работы, то мы двигаемся в правильном направлении, создавая «высоконкурентный продукт». Нельзя сказать, что мы сильно преуспели, но все-таки определенные успехи на этом направлении деятельности у нас есть.

Вы говорите с точки зрения субъекта образовательной деятельности. Вот если посмотреть сверху, институционально, а не субъектно. С точки зрения государства, современное гуманитарное знание должно воспитывать патриотов.

Ну не только патриотов, а мыслящих людей, способных к инновациям.

Если бы по-настоящему был запрос на людей, способных к инновациям, мы бы не так зависели от нынешних цен на энергоносители. Существует мировая наука, в рамках которой российское гуманитарное знание не очень котируется. У нас и с техническим-то знанием тяжеловато, но, если есть области, где мы конкуренты Например, молекулярная биология и физика. Но если мы себя обманывать не будем, то российское гуманитарное знание за редким исключением крайне уязвимо, и Хирша там не будет никогда. Понятен механизм, что вот при Александре I была задача взыскания на появление образовательного сословия. Сергей Михайлович Соловьев — лучший выпускник первой московской гимназии — был послан в Гизони, где он слушал лекции, потом приехал сюда и далее-далее-далее.

В этой формуле может ли современный гуманитарный университет плодотворно формировать мировоззрение, которое способствовало, с одной стороны, правильному государственному восприятию гуманитарного знания, что очень важно, а с другой стороны, способствовать модернизации того, что называется гуманитаристикой?

Приведу одно жесткое, но точное высказывание: Есть только мировая наука и какой-то другой науки нет. И когда ученый не принадлежит мировой науке, он должен задать себе вопрос, кто он есть? Оно в полной мере соответствует техническому, инженерному и естественно-научному направлениям и только отчасти -- гуманитарному. В отечественной гуманитаристике существует достаточно много направлений, которые не интересны для западных исследовательских центров, редакторов научных изданий и т.п., но они важны и значимы для российской науки и культуры. Поэтому критерии эффективности научной деятельности в этих областях гуманитарных исследований, вероятно, должны быть скорректированы с учетом этого фактора.

К этому добавлю, что забота о гуманитарном образовании напрямую связана и с заботой о сохранении государственного суверенитета. Перефразируя известное выражение, можно сказать: если вы не поддерживаете своих гуманитариев, то когда-то вам придется поддерживать чужих. В гуманитарном пространстве, а не в кабинетах чиновников, формируются подлинные базовые идеи и коммуникативные инструменты, нацеленные на служение стране.

Кроме того, замечу, что войти в мировую науку с одного маха невозможно. Тем не менее, полагаю, тактика постепенного вхождения в «высшую лигу» мировой науки в конце концов даст свой результат. В нашем случае этому способствуют международные программы, которые все-таки дают нам представление о том, как выстраивается образование в Европе и в других частях света.

Действительно важнее рассчитывать на свой ресурс, на постепенную, пошаговую тактику, на последовательное завоевание определенных позиций, чем задаваться чрезвычайно высокими целями и считать, что мы можем прыжком это преодолеть. Я считаю, что здесь важна жизнь по средствам, важно поддержание коллектива университета в состоянии поиска.

Главное, чтобы не поиска денег.

Но и деньги тоже надо искать. И, что еще важнее, находить. Не уверен, что кто-то из ректоров российских вузов избавлен от финансовых проблем. Крайне наивно считать, что нас ждет радостное, беззаботное и спокойное будущее. Нас ждет, прежде всего, трудная и серьезная работа.

Я считаю, для перемен в университете нужно создать консолидированную основу. В нашем университете, учитывая его очень высокий интеллектуальный накал, управленческая вертикаль должна подкрепляться консолидированной горизонталью. В своей программе я попытался выразить то, почему это важно. Нельзя, конечно, собрать все инициативы и воплотить в жизнь. Так не бывает хотя бы уже потому, что инициативы могут противоречить друг другу. Большая роль отводится административному ядру. Еще большая - Ученому совету РГГУ. Ученый совет в конечном итоге закрепляет своими решениями направление действий административной вертикали, дает ему мандат на исполнение и добивается от него отчетности. Жесткость здесь тоже должна быть, потому что таковы условия нашего выживания.

Евгений Николаевич, а Вы когда-нибудь видели живой и работающий Ученый совет?

Мне не очень понятен высказанный скепсис. Да люди с высоким интеллектуальным потенциалом не склонны сбиваться в стайку, они всегда несут в себе неповторимую индивидуальность. Многое зависит от ректора, от его способности предъявить Ученому совету убедительную концепцию развития. У меня никогда не было оснований сомневаться в коллективной мудрости нашего Ученого совета.

Без денег, только на инвентаризации сколько еще может протянуть РГГУ?

Нет, инвентаризация даст, конечно, не много. Но что значит протянуть? Я ведь рассказал о тех действиях и мерах, которые будут осуществлены. Как будто у кого-то в руках есть волшебная палочка, а у кого-то ее нет. Внебюджетное финансирование у нас выглядит не так уж плохо. Мне не очень понятно, как оно канализируется, потому что не владею всем материалом, но я бы хотел разобраться в этом. Более того, частичное сокращение каких-то структур, наверное, произойдет. Во всяком случае, речь идет об устранении дублирования тех или иных функций. Но во всем надо обстоятельно разбираться и только потом принимать управленческие решения.

Гуманитарному вузу, в отличие от классического университета не нужно закупать дорогостоящее оборудование. У нас есть некоторые хозяйственные проблемы, связанные с аудиториями и прочим. Помещения конечно же должны быть более привлекательными, чтобы любой человек, который пришел к нам, понимал, что это уважаемый и успешный вуз.

У нас есть еще ряд проблем, но есть и доходы. Это тоже нормальное положение вещей. Нужны хорошие менеджеры по экономическому развитию и вовсе не обязательно их искать за пределами университета.

Ситуация понятна. Надо последовательно проводить преобразования в РГГУ, вносить инновации в учебную и научно исследовательскую работу. По моему, это понимают практически все работники нашего вуза. Однако надо остерегаться ловушек, новомодных действий, которые требуют ресурсов, но не приводят к положительным сдвигам. Как говорят, в мире еще много глупостей, которые можно будет назвать инновацией. Именно этого надо остерегаться. Набор инноваций велик, но мы должны выбрать то, что будет нам по силам. Это к вопросу о том, как нам жить дальше.

И последний вопрос. Вы говорили о вымывали брендовых личностей в последние годы. Могли бы вы назвать 3-5 человек, которые, по вашему мнению, должны быть снова призваны в РГГУ для того, чтобы формировать его новое лицо?

Я сейчас не могу сконцентрироваться и ответить на Ваш вопрос сколько-нибудь точно, опасаясь не только ошибиться, но и обидеть кого-либо из коллег.

Как бы Вы ответили на вопрос, почему ректором РГГУ должны сегодня стать Вы?

Меня выдвинули несколько факультетов нашего вуза. То есть это было решение определенной части коллектива. Если мне доверяют, то я должен сделать все, чтобы такое доверие оправдать. К тому же, я офицер, и понимаю, что долг — это не пустое слово. Отдаю себе отчет, что ректорство чрезвычайно высокая управленческая планка, но жизнь подсказывает, что дорога в десять тысяч миль начинается с первого шага. Полагаю, что если это так, то нужно проверить свою жизнь по гамбургскому счету. Это проверка всех моих сущностных сил. Считаю, что если это почетное место займет человек с высокой научной и деловой репутацией, то я порадуюсь за него и спокойно вернусь к своей любимой работе. Строго говоря, это не вопрос, победить во что бы то ни стало. Но быть бойцом и всеми силами защищать свои аргументы… по моему, это вполне достойное дело. Если ты включился в борьбу, то борись, но борись честно. Поэтому я изначально в равной мере отношусь с уважением ко всем претендентам.

С ректором РГГУ Евгением Ивахненко расторгли контракт через год после назначения. «Контракт прерван», - сообщил он РБК. Причины решения Минобрнауки не известны

Евгений Ивахненко (Фото: Пресс-служба РГГУ / ТАСС)

Ректор Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) Евгений Ивахненко уволен с должности. Об этом он сообщил РБК.

«Подтверждаю увольнение по приказу министра образования, то есть контракт прерван. [О причинах] говорить ничего не хочу», — сказал он.

По словам Ивахненко, за время его работы показатели университета улучшились. «Университет сейчас имеет хорошие показатели, существенно выше, чем те, что были полтора года [назад], и по финансам, и по мониторингу, и по другим направлениям. До этого, к примеру, три года не выплачивали отпускные», — сказал бывший ректор. Следующий руководитель вуза будет «в других условиях», добавил он.

Временно исполняющим обязанности главы вуза будет директор Историко-архивного института, первый проректор по учебной работе РГГУ Александр Безбородов, рассказал Ивахненко РБК.

Евгений Ивахненко, тогда бывший завкафедрой социальной философии, был ректором РГГУ 3 марта 2016 года. На позицию ректора его рекомендовал назначить ученый совет вуза. До Ивахненко вуз с 2006 года в течение двух сроков возглавлял Ефим Пивовар, который ушел с должности в силу возраста.

Экс-министр образования Дмитрий Ливанов говорил, что новому ректору предстоит консолидировать коллектив и вместе с учеными РГГУ выработать программу развития на ближайшие пять лет.

Голосование в ученом совете вуза за нового ректора было связано со . В феврале 2016 года преподаватели вуза опубликовали в Facebook открытое письмо, в котором говорилось, что членов ученого совета вызывали в Минобрнауки и просили не голосовать за Андрея Хазина.

Уже после назначения Ивахненко из Института психологии им. Л.С. Выготского РГГУ . Причиной ухода они назвали кадровую политику Ивахненко. Он собирался оптимизировать штат института в целях экономии средств с перераспределением дополнительной нагрузки на оставшихся преподавателей, говорила РБК преподаватель психолингвистики, кандидат наук Марина Новикова-Грунд

Евгений Ивахненко в 1979 году окончил Камышинское высшее военное строительное командное училище по специальности «инженер-энергетик». Служил в Вооруженных силах до 1989 года, уволился в звании майора.

В 1988 году окончил философский факультет Киевского государственного университета, с 1990 по 2003 год работал в Кабардино-Балкарском государственном университете. В 2003 году пришел в РГГУ на позицию профессора философии. С 2007 года был заведующим кафедрой социальной философии философского факультета РГГУ.

В 1979 г. окончил с золотой медалью Камышинское высшее военно-строительное командное училище (КВВСКУ) по специальности инженер-энергетик. В 1988 г. - с отличием философский факультет Киевского государственного университета (ныне - Киевский национальный университет им. Тараса Шевченко) по специальности философ, преподаватель философии. В 1991 г. окончил аспирантуру университета.

Доктор философских наук; в 1999 г. в Российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург) защитил диссертацию на тему "Основные конфронтации русских религиозно-философских и политических течений. XI-XX в.". Профессор (2002).

С 1979 по 1989 г. служил в Вооруженных силах (ВС) СССР. Занимал различные должности в КВВСКУ (1979-1987), был заместителем командира войсковой части на космодроме Байконур (1987-1989). Из ВС уволился в звании майора.
В 1990-2003 гг. работал в Кабардино-Балкарском государственном университете (Нальчик) лаборантом, ассистентом, старшим преподавателем, доцентом, профессором кафедры философии.
С 2003 по 2005 г. занимал должность профессора кафедры современных проблем философии Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ, Москва).
В 2005 г. стал профессором кафедры социальной философии философского факультета РГГУ, а в сентябре 2007 г. избран заведующим этой кафедры.
С 2007 по 2012 г. - начальник отдела магистерских программ РГГУ. С 2005 г. - руководитель магистерской программы философского факультета. Руководитель международной российско-французской магистерской программой "Историко-философские и социальные исследования" (РГГУ - Сорбонна - Сен-Дени).
В 2012-2016 гг. - главный научный сотрудник Центра стратегии развития образования и организационно-методической поддержки программ Федерального института развития образования Минобрнауки России.
В 2016-2017 гг. - ректор Российского государственного гуманитарного университета. 15 февраля был выдвинут ученым советом РГГУ (в ходе тайного голосования за него проголосовали 24 из 47 участников заседания), 3 марта его кандидатуру утвердило Министерство образования и науки РФ. Сменил на этой должности Ефима Пивовара (член-корр. РАН), который возглавлял университет с 2006 г. 29 августа 2017 г. в департаменте информационной политики Минобрнауки сообщили, что Ивахненко был уволен с поста ректора. Причину увольнения в ведомстве не уточняли.
Входит в состав редколлегий журналов "Высшее образование в России" (Москва), "Информационное общество" (Москва), "Актуальные вопросы естествознания" (Нальчик).

Награжден медалью "За безупречную службу" (за службу в ВС СССР).

Опубликовал более 120 научных работ, в том числе три монографии. Среди основных трудов: "Российская альтернатива "притерпелости" - веротерпимость и толерантность" (2001), "Онтология конфликта и стратегия посредничеств" (2003), "Интеллектуальные споры XVII века: "грекофилы" и "латынщики" (2006), "Наука и религия в русском Просвещении: от столкновения и конфликта к компромиссу и взаимодействию" (2009), "Изменение стратегий осмысления сложного: от метафизики и целерациональности к коммуникативной контингентности" (2011), "Трансдисциплинарность в действии" (2015) и др.

Увлекается художественной литературой и поэзией, спортом.